В романе раскрывается панорама жизни русской провинции в начале XX века. Почитателей таланта Валентина Пикуля ждет новая встреча с захватывающим сюжетом, яркими героями, реалиями истории нашего Отечества.
Валентин Пикуль написал роман На задворках великой империи в период 1964-1966г.
Отрывок из романа На задворках великой империи
Мышецкий был озадачен: где же люди — умные, зрячие, все понимающие и совсем непричастные к чиновному быдлу? Неужели сенатор Мясоедов был тогда прав, говоря, что таких людей он не встретит в Уренской губернии?
Да, конечно, от Борисяка (совсем не от Кобзева) тянется какая то незримая ниточка — именно туда, где живет разумно и тревожно, все, что есть ныне лучшего в России. И даже не в цехах Уренского депо — нет, гораздо шире! — залегает уже могучий пласт взрывчатого материала, готового потрясти основы великой империи. Погибнут тогда под развалинами и Паскаль и Конкордия… «А я? Меня тоже завалит обломками?»
Сергей Яковлевич, будучи человеком неглупым, понимал также и то, что Борисяк (и подобные ему) никогда не дадут ему даже подержаться за кончик той ниточки, уводящей к спасению, как нить Ариадны, ибо он, его сиятельство, всегда останется для этих людей чужим…
«Но почему? — думал князь расстроенно.
— Да, я только исполнитель предначертаний власти царя, но взрыв Революции, все оживляющей и все воскресающей, я бы, пожалуй, приветствовал тоже». И снова и снова его мысли возвращались к переселенцам…
В разговорах с Кобзевым Сергей Яковлевич не боялся высказывать свое искреннее мнение.
— То, что мы наблюдаем, Иван Степанович, — говорил князь, — это крамола, по сути дела. Крамола по отношению к народу, одобренная самим правительством. И порождающая другую крамолу, вполне законную, как ответ на это издевательство. Тридцать процентов детской смертности… Тридцать! Ведь это же сознательное умерщвление народа, умного и терпеливого!
Кобзев уже занимался подбором людей для расселения в Уренской губернии — на необъятных пустошах степей. Конечно, он в первую очередь мог обращаться лишь к тем «самоходам», которые уже отчаялись добраться до обетованной земли.
У которых уже не бренчало в загашнике ни единой копейки.
Которые осели на Свищевом поле — тупо и безрадостно.
Которые попросту устали передвигать ноги.
Метод воздействия на них был прост: вот земля у вас под носом, приглядитесь — сочная, нетронутая, за Томском путь еще тяжелее, вам будет не дотянуть. Решайте: или — здесь, или… Смотрите сами!
И семейства — победнее да посмелее — начали оставаться.
Узнав об этом, Мышецкий сразу же распорядился:
— Напишите официальное прошение от моего имени к командующему Уренским военным округом. Пусть генерал лейтенант Панафидин выделит мне, сколько сможет, солдатских палаток. Я найду способ отблагодарить его… А сейчас срочно в три ноги, чтобы Борисяк был здесь!
Борисяк, запыхавшийся, явился:
— Вот что, Савва Кириллович! Получив солдатские палатки, сразу же подвергните их дезинфекции. За Кривой балкой заранее расчистите место, устройте ретирадные ямы. Баки для кипячения воды… Начинайте строгий медицинский отбор группы переселенцев, остающихся в моей губернии!
— Простите, — вмешался Борисяк. — Но поместить больных в холерный барак — значит сразу похоронить. А среди детей, как правило, корь, дифтерит, скарлатина… Куда же я их дену?
— И то верно, — призадумался Сергей Яковлевич. — Я тоже не совсем доверяю Ениколопову… Тогда придется вам соорудить отдельный барак. На той же Кривой балке! Я могу положиться на вас, Савва Кириллович?
— Это я сделаю, — бестрепетно ответил инспектор. — А что будет дальше — не ручаюсь.
— Дальнейшее я беру на себя…
