В самой глухой тайге, в непроходимых сумрачных балках, где широкая лиственница переплетает свои могучие корни с голубым корейским кедром, растет невзрачный цветок жень-шень.
Точно скрываясь от всего живого, он прячется под дикой виноградной лозой, и три его сморщенные ягоды совсем незаметны в зарослях пестрого маньчжурского перца.
Но люди, идущие по тайге, едущие верхом, плывущие в лодках, ищут не цветок и не ягоды. Грубый корень жень-шень, глубоко уходящий в землю, ищут беспокойные люди. Жень - по-китайски - человек. Шень - по-китайски корень. И корень, вырытый из земли, действительно похож на старого человека. Он сгибает усталую спину, молитвенно прикладывает к груди корявые, натруженные руки и пугливо поджимает под себя длинные ножки.
Природа наделила жень-шень великим даром - делать человека здоровым и жизнь его - долгой. Жень-шень разгоняет по жилам остывающую с годами кровь, старики начинают смотреть по-молодому, и к пожилым возвращается сила и ловкость молодости.
Век человеческий короток, надо успеть докончить начатое в юности. Каждый хочет быть молодым, каждый хочет быть здоровым, каждый хочет иметь волшебный корень жень-шень!
И вот, засунув за пояс костяную лопатку, уходят в тайгу упрямые жизнелюбцы. Они блуждают по темным балкам, минуя звериные тропы, и каждый раз с замиранием сердца раздвигают колючий кедровник: когда же наконец глянет на них невзрачный цветок жень-шень?
* * *
За окном медленно струится теплый осенний дождь. Его принес горячий ветер с далеких хребтов Хингана. Сквозь шорох деревьев море доносит тихие вздохи прибоя. Ночные желтые мотыльки влетают в распахнутое окно фанзы и, стуча крылышками, бьются о толстое стекло горящей лампы.
Ло Со Иен макает в тушь тонкую кисточку и быстро выводит пестрые паучки иероглифов. Они бегут по рисовой бумаге, страстно описывая человеческие страдания и горести. Когда страница кончается, Ло Со Иен спокойно поправляет фитиль лампы и берет бамбуковый веер. Он долго машет им над рукописью, пока не высохнет густая китайская тушь.
Ло Со Иен стар. Глубокие морщины избороздили его сухое лицо, глаза смотрят устало. Вот уже пять лет корейский писатель живет в этой таежной фанзе, окруженной морем, горами и зелеными дебрями. Вот уже пять лет его ищут японские фашисты, чтобы заглушить свободный голос Ло Со Иена.
Но корейский народ любит своего неподкупного друга. Он укрыл его от японских ищеек, спрятал в самую глубь страны, чтобы Ло Со Иен мог по-прежнему говорить свободно.
Каждую неделю к заброшенной фанзе спускается по неприметной тропинке девочка-горянка и приносит Ло Со Иену рис, кунжутное масло и золотистую хурму. Ло Со Иен передает ей свои новые рукописи. И плотно сложенные листки рисовой бумаги переходят из рук в руки, читаются в глухих партизанских ущельях, проникают через решетки застенков, доходят до самых далеких селений и всюду говорят правду, поднимая народ на борьбу за свободу.
И пока над Кореей стоит черная ночь оккупации, в далекой фанзе тихо светит одинокая лампа. Положив на колени письменную дощечку, сидит, склонившись над нею, старый, седой человек.
Медленно струится дождь. Медленно вздыхают морские волны. И все медленнее пишет Ло Со Иен - в слезящихся от старости глазах расплываются столбики иероглифов.
