Но один улан держался естественно, вина не касался, говорил редко и всегда по делу; возле пояса его красовался кинжал, не положенный улану по форме.
— Кто этот загадочный человек? — спросила Лизанька.
—Джемал-Эддин —сын Шамиля.
—Как? —удивилась девушка. —Того самого?
—Да, старший сын кавказского имама…
История удивительная! В 1839 году в Александровский кадетский корпус, размещавшийся в Царском Селе, по приказу Николая I были помещены два мальчика. С первым все ясно. В глухом лесу разбойники напали на сторожку лесника, вырезав семью, но пощадив лишь мальчика и грудного младенца. Мальчик сумел выжить зиму, а своего брата подкладывал к ощенившейся суке, которая и вскормила его своим молоком. Одновременно в кадеты был определен и первенец имама, раненный в руку во время погони… Александровский корпус считался приютом для всех обездоленных. Среди кадетов бывали даже дети в пеленках, которых к разводу выносили на руках дородные кормилицы в кокошниках. На Кавказе шла затяжная война с мюридами, и потому Джемал-Эддин, сын имама, привлекал к себе всеобщее внимание.
Подростком его перевели в Первый кадетский корпус, затем он прослушал курс лекций в Пажеском корпусе. Николай I хотел бы культивировать его природную «дикость», оставив юношу при черкеске, папахе и кинжале, чтобы показывать «дикаря» иноземным послам. Но из этого ничего не получилось. Джемал-Эддин забыл язык горцев, в совершенстве овладев русским и французским, а простреленная рука мешала ему владеть оружием. Сын Шамиля более склонялся к учености. Его волновали тайны электричества, а высшая математика стала его стихией. Лиза Оленина удивилась, когда уланы рассказывали ей, что сыну имама ведомо одно наслаждение — в интегралах и формулах, ночи напролет он разрешает сложные задачи из алгебры…
Джемал-Эддин заметил внимание к нему девушки и полюбил ее. Лиза Оленина полюбила необычного улана. Они объяснились, а родители не стали возражать против их брака. Среди белых колонн старинного барского особняка, в аромате цветущих глициний так нежно и сладостно звучали слова юной девушки:
— Джани… мой дорогой и любимый Джани!
А за окраинами Торжка полыхали тревожные зарницы: там созревали хлеба, громыхали душные грозы.
— Это счастье, — говорил Джемал-Эддин. — Счастье, что я далек от той войны, которую ведет мой отец, я обрел в России свой дом, нашел прекрасные знания и встретил тебя…
Но в канун их свадьбы случилась беда. Кази-Магома, второй сын Шамиля, совершил набег на Цинандали в Кахетии, пленив по дороге целый обоз, в котором с детьми и гувернерами ехали в Тифлис княгиня Орбелиани и княгиня Чавчавадзе, родственные петербургской аристократии. Николай I вызвал
Джемал-Эддина к себе и сказал, что Шамиль согласен обменять пленниц на своего первенца. «Такова воля Аллаха!» — неожиданно заключил царь. Но «воля Аллаха» была смертным приговором для Джемал-Эддина. Переговоры не привели ни к чему: Шамиль не хотел понять, что сын уже вполне чужой для него и для Кавказа. «Воздух наших гор сделает его снова чеченцем, — говорил старик, — и я передам ему священное знамя войны с неверными…»
