Приговорен только к расстрелу…

    Материал для сайта http://valentin-pikul.ru/mini/prigiviren-tolko-k-rasstrelu.html/

    "Приговорен только к расстрелу..." - это знаменитая миниатюра Валентина Пикуля, которая рассказывает историю о солдате, приговоренном к расстрелу за то, что он в ночное время вышел за пределы казармы без разрешения.

    Однако, когда пришло время казни, выяснилось, что виновным был другой солдат, похожий на осужденного. Но этот солдат сбежал, и вместо него казнили нашего героя. После казни выяснилось, что исчезнувший солдат вернулся и признался в своей вине.

    Эта история напоминает нам о том, что никто не застрахован от ошибок и несправедливости, даже в сфере правосудия. Иногда люди попадают в трудные ситуации, не по своей вине, и справедливость может быть нарушена.

    Миниатюра Пикуля также подчеркивает значение человеческой жизни и необходимость правильного и объективного рассмотрения каждого дела. Кроме того, она напоминает нам о том, что военные действия могут привести к смерти не только на поле боя, но и за его пределами.

    В целом, "Приговорен только к расстрелу..." - это небольшая, но глубокая и убедительная история, которая навсегда останется в памяти читателей и будет напоминать им о том, что правосудие должно быть справедливым и объективным.

    Нагло передрали с сайта http://valentin-pikul.ru/mini/prigiviren-tolko-k-rasstrelu.html/

    Отрывок из романа Приговорен только к расстрелу…

    — Да, — сказал Кашкин, — тут много чего ъыщется. Вот гляньте сами. Мои бабушки писали еще в двенадцатом: Наполеон их так шуганул, что одна в Кострому, а другая в Рязань заехала. Лев Николаевич тоже писал. Мы ведь соседи: его Ясная Поляна недалеко от моих Нижних Прысков.


    Старик показал выписку из приговора: «Титулярного советника Кашкина подвергнуть смертной казни через расстреляние».

    — Отчего такая жестокость? — удивился Панкратов.

    — А это, знаете ли, сам император присудил меня к смерти. Не забывайте, у него на столе всю жизнь лежал «Алфавит» декабристов. Он в него глянул, а там мой батюшка обозначен. Тут он и взъярился: «Ясно, что яблоко от яблони далеко не упадет». И повезли меня, титулярного, на казенных…

    Советская Историческая Энциклопедия, не особенно-то щедрая на справки о людях былого времени, Н. С. Кашкина не забыла: есть о нем статья! В литературе же о Толстом и Достоевском имя Кашкина почти не встречается. Кашкин был произведен в офицеры одновременно с Львом Толстым, он сам рассказывал об этом периоде жизни:

    — В незаконченном романе «Декабристы» Левушка описал именно тот кабинет у Дюссо, где мы любили ужинать. А мой сыночек Коля, ныне покойный, рассказывал Толстому о тюрьмах Сибири, которые он изучал. Это когда Левушка работал над романом «Воскресение»… Да, — горестно вздыхал старик, — многое помнится. Мне ведь уже восемьдесят шесть лет. Надо бы с письмами разобраться, да все недосуг. Дела, дела, дела…

    Наверное, с его перепиской разобрались другие.

    Отец Кашкина, ополченец 1812 года, сослуживец Ивана Пущина, мечтал о «прекращении всякого зла в государстве», став декабристом за два года до восстания. Отсидев в крепости, он был сослан в Архангельск, после чего вернулся в Нижние Прыски без права жительства в столицах; занимаясь агрономией, отец писал статьи по вопросам земледелия. Женой его стала Екатерина Миллер, дочь педагога из Кронштадта, которая в 1829 году одарила его первенцем — Николаем. Для обучения мальчика из Ганновера был приглашен строгий ментор — Адольф Гюго, который так «натаскал» ребенка в знании иностранных языков, что вскоре тот позабыл свой язык — русский. Тогда родители спохватились, срочно вызвав в Нижние Прыски поэта Василия Красова, члена кружка Станкевича, друга Герцена. Этот автор известного романса «Я вновь пред тобою стою очарован» вернул мальчику знание родного языка.

    — Только в Лицей! — хлопотала Екатерина Ивановна… Николай Кашкин вышел из Царскосельского Лицея в

    1847 году, перед ним открылась блистательная карьера при министерстве иностранных дел. Ему было всего лишь 19 лет, когда он, титулярный советник, уже был помощником столоначальника в Азиатском департаменте. Ему предложили заманчивый пост — первого секретаря посольства в Рио-де-Жанейро, но Кашкин отказался, а в старости вспоминал:

    — Я и своей-то родины еще не знал, а тут Бразилия… Меня никогда не манила заграница, это бездельники взяли теперь моду кататься по всяким Европам да курортам, а мне, русскому человеку, всегда и дома дел много найдется…

    Кашкин был богат и знатен: в его предках встречались адмиралы, наместники, герои суворовских походов, поэты и предводители дворянства. «Николай Сергеевич — самый красивый из всех Кашкиных, голубоглазый красавец, тонкий, ростом выше среднего, стройный». Я сравниваю эту характеристику с портретом своего героя: Кашкин сидит под деревом, похожий на денди, очень довольный собой и своей жизнью…

    Довольный собой, он не был доволен гнетом николаевского режима, и здесь кончается баловень судьбы, а начинается революционер, наизусть помнивший письмо Белинского к Гоголю, поклонник и знаток теорий Фурье. В свете знали Кашкина как танцора и видного жениха, а жандармы уже следили за его квартирой, где по вечерам собирался кружок друзей: «В этом кружке, — писала следственная комиссия, — было гораздо более стройности и единомыслия, чем в кружке Петрашевского: в нем была определенная цель — изучение систем социальных и коммунистических, по преимуществу системы Фурье».

    Кашкин жил на Владимирской улице, а соседом его по дому был Николай Орлов, сын декабриста, однажды сказавший.

    — Коля, ты бы хоть окна у себя занавешивал! С улицы все видно. А в наши времена молодые люди, которые не пьют вина и не играют в карты, становятся подозрительными для полиции.

    — Помилуй, не обсуждаем же мы ограбление банка.

    — Наши отцы-декабристы тоже не затем собирались, однако закончились их собрания эшафотом…

    Панкратов, которому Кашкин рассказывал об этом разговоре, напомнил стихи петрашевца Плещеева: «Из двух друзей, беседующих вместе, всегда один безнравственный доносчик».