Герой своего времени

    Материал для сайта http://valentin-pikul.ru/mini/geroy-svoego-vremeni.html/

    Итак, "Герой своего времени" - это небольшая, но глубокая история Валентина Пикуля, которая заставляет задуматься о том, что делает человека настоящим героем.

    Главный герой истории - солдат, который в ночь перед битвой в одиночку отправился на разведку. Он встретил местного жителя и понял, что он может предотвратить гибель многих людей, если узнает о том, где находится позиция врага. Он решил смело пойти на риск и отправился в путь.

    Но вражеские солдаты заметили его и начали его преследовать. Герой понимал, что ему грозит смертельная опасность, но он продолжал двигаться вперед, чтобы выполнить свою миссию. В конце концов, он смог добраться до позиции врага и передать информацию своим товарищам.

    История этого героя показывает, что настоящий герой - это не обязательно тот, кто сражается на поле боя. Герой - это человек, который готов рисковать своей жизнью ради других, для достижения благородных целей и задач.

    Кроме того, "Герой своего времени" напоминает нам о том, что героизм может проявляться в разных сферах жизни - в работе, на спортивной арене, в личной жизни и т.д. Главное, чтобы человек был готов действовать и принимать решения, которые могут изменить ход событий в лучшую сторону.

    В целом, "Герой своего времени" - это история, которая напоминает нам о важности готовности к действию и настоящему героизму. Она показывает, что каждый из нас может стать героем, если будет готов рисковать и действовать в интересах других.

    Эта история также показывает, что герой может оказаться там, где его никто не ждет. Герой может быть обычным человеком, который просто делает то, что считает правильным в той или иной ситуации.

    Кроме того, "Герой своего времени" - это еще и пример того, что герой не всегда получает признание за свои действия. Героизм может остаться не замеченным и не оцененным другими, но это не делает его менее важным и значимым. Главное, что герой знает, что он сделал правильное дело и смог изменить что-то в лучшую сторону.

    Таким образом, "Герой своего времени" - это история, которая важна для каждого из нас. Она напоминает нам о том, что героизм может проявляться в самых разных ситуациях и что каждый из нас может стать героем, если будет готов действовать в интересах других и не бояться рисковать. Кроме того, история героя также показывает, что не всегда героизм получает признание и почести, но это не делает его менее важным.

    Нагло передрали с сайта http://valentin-pikul.ru/mini/geroy-svoego-vremeni.html/

    Отрывок из романа Герой своего времени

    (Милый Кривцов, вы роняете ваш сан висельника.) Кавказ пленял Бестужева не только выслугой — здесь он мог писать, и это главное. И. С. Тургенев вспоминал, что Бестужев-Марлинский «гремел как никто — и Пушкин, по понятию тогдашней молодежи, не мог идти в сравнение с ним». Герои Марлинского предвосхитили появление лермонтовского Печорина; им подражали «в провинции и особенно между армейцами и артиллеристами; они разговаривали, переписывались его языком; в обществе держались сумрачно, сдержанно — с бурей в душе и пламенем в крови… Женские сердца пожирались ими.
    Про них сложилось тогда прозвище: фатальный». Секрет успеха яркой и взрывчатой прозы Марлинского в том, что он как никто разгадал дух своей эпохи — это был дух романтиков мятежа и благородных рыцарей, тонких акварельных красавиц и мечтательных моряков-скитальцев.
    И средь пустынь нагих, презревши бури стон, Любви и истины святой закон…
    По мнению современников, ни один из портретов не передавал подлинной внешности Бестужева-Марлинского. «Это был мужчина довольно высокого роста и плотного телосложения, брюнет с небольшими сверкающими карими глазами и самым приятным, добродушным выражением лица». На большом пальце правой руки Бестужев носил массивное серебряное кольцо, какое носили и черкесы, — с его помощью взводились тугие курки пистолетов. Писатель Полевой прислал ссыльному поэту белую пуховую шляпу, которая по тем временам являлась верным признаком карбонария… Таков был облик!
    В гарнизоне крепости Дербента с Бестужевым случилась беда.
    Через двадцать пять лет Дербент посетил французский романист А. Дюма, сочинивший надгробную эпитафию той, которую ссыльный декабрист так сильно любил:
    Она достигла двадцати лет.
    Она любила и была прекрасна.
    Вечером погибла она, Как роза от дуновения бури.
    О могильная земля, не тяготи ее!
    Она так мало взяла у тебя в жизни.
    Но прежде, читатель, нам следует представиться по всей форме коменданту Дербента — таковы уж крепостные порядки!

    ***

    Комендантом был майор Апшеронского полка Федор Александрович Шнитников; он и жена его Таисия Максимовна славились на весь Кавказ хлебосольством и образованностью. Понятно, как тянуло Бестужева по вечерам в уютный дом коменданта, где царствовала молодая красивая женщина, где танцевали под музыку маленького органа, где до утра тянулись умные разговоры… А куда еще деть себя? Историк кавказских воин-генерал Потто писал: «Тяжелая однообразная служба в гарнизоне с ружьем в руках и с ранцем за спиною, он целые часы проводит в утомительных строевых занятиях, назначается в караулы или держит секреты. Среди такой обстановки Бестужев, человек с высоким образованием, страдал физически и нравственно». Шнитников, на правах коменданта, иногда вызывал к себе подполковника Васильева, грубого солдафона, мучившего Бестужева придирками по службе, и говорил ему:
    — Прошу вас помнить: солдат в батальоне у вас много, а писатель Марлинский — един на всю Россию.
    — Марлинского у меня по спискам не значится! А солдат Бестужев есть солдат, и только.
    — Верно, что солдат. Но ежели не цените в нем писателя, так имейте хотя бы уважение к бывшему офицеру лейб-гвардии…
    При штурме Бейбурта декабрист дрался столь храбрецки, что «приговор» однополчан был единодушен: дать Бестужеву крест Георгиевский! Однако в далеком Петербурге император начертал: «Рано», — а тут и война закончилась, линейный батальон снова занял дербентские квартиры. Солдаты искренне жалели Бестужева.
    — Не повезло тебе, Ляксавдра! — говорили они, дымя трубками. — Вот ране, при генерале Ермолове, ины порядки были.
    Выйдет он из шатра своего. А в руке у него, быдто связка ключей от погреба, гремит целый пучок «Егориев». Да как гаркнет на весь Кавказ: «Вперед, орлы! » Ну, мы и попрем на штык. А после свары Ермолов тут же, без промедления, всем молодцам да ранетым на грудь по «Егорию» вешает… Да-а, брат, не повезло тебе, Ляксандра!
    Бестужев не жил в казарме, а снимал две комнатенки в нижнем этаже небольшого домика; здесь он сбрасывал шинель солдата, надевал персидский халат и шелковую ермолку на голову, садился к столу — писать! Русский читатель ждал от него новых повестей — о турнирах и любви, о чести и славе. А по ночам он слышал дикие крики и выстрелы в городе… Шнитников его предупреждал:
    — Александр Александрович, будьте осторожны, голубчик!
    Вокруг бродят шайки Кази-Муллы, и в Дербенте сейчас неспокойно.
    — Я свою жизнь, если что случится, — отвечал Бестужев, — отдам очень дорого. Сплю с пистолетом под подушкой!
    Кази-Мулла (учитель и пестун Шамиля, тогда еще молодого разбойника) неожиданно спустился с гор и замкнул Дербент в осаде. Начались сражения, Бестужев ринулся в схватки с таким же пылом, с каким писал свои повести.
    — Один «Георгий» меня миновал, — признавался он друзьям, — но теперь пусть лучше погибну, а крест добуду…
    Шайки Кази-Муллы отбросили, и в гарнизон прислали два Георгиевских креста для самых отличившихся рядовых.
    — Ляксандру Бестужеву.., ему и дать! — галдели солдаты. — Он и пулей чеченца брал, он и на штык неробок.
    «Приговор рядовых» отправили в Тифлис, и Бестужев не сомневался, что Паскевич утвердит его награждение. В это время он любил и был горячо любим.
    Ты пьешь любви коварный мед, От чаши уст не отнимая…
    Готовишь гибельный озноб — И поздний плач, и ранний гроб.
    Оленька Нестерцова, дочь солдата, навещала его по вечерам — красивая хохотунья, резвая, как котенок, она (именно она!) умела разгонять его мрачные мысли.
    — Вот, Оленька! Добуду эполеты, уйду в отставку и вернусь в Питер, чтобы писать и писать.
    — А меня с собой не возьмешь разве?
    — Глупая! Мы уже не расстанемся…
    Женитьба на солдатской дочери Бестужева не страшила, ибо отец его, дворянин старого рода, был женат на крестьянке.
    Майор Шнитников и Таисия Максимовна обнадеживали декабриста:
    — Быть не может, чтобы в Тифлисе не утвердили «приговор» о награждении вашем. Вот уж попразднуем!..
    Однако в восемь часов вечера 23 февраля 1833 года какой-то злобный рок произнес свое мрачное слово: нет. Оленька Нестерцова, как обычно, пришла навестить Бестужева, но в комнатах его не оказалось, а денщик Сысоев раздувал на крыльце самовар.
    — Аксен, — спросила его девушка, — не знаешь ли, где сейчас Александр Александрович?
    — Да наверху.., у штабс-капитана Жукова с разговорами.
    Вишь, самовар им готовлю, да не разгорается, язва окаянная!
    — Скажи, что я пришла.
    — Ага. Скажу…
    Выписка из архивов дербентской полиции: «Бестужев явился на зов.., между им и Нестерцовой завязался разговор, принявший скоро оживленный характер. Собеседники много хохотали, Нестерцова в порыве веселости соскакивала с кровати, прыгала по комнате и потом бросалась опять на кровать. Она „весело резвилась“, — по ея собственному выражению, но вдруг…»
    Раздался выстрел, комнату заволокло пороховым дымом.
    — Ну, вот и все.., прощай, дружок! — сказала она.
    Свеча, выпав из руки Бестужева, погасла. Он выбежал в сени, чтобы разжечь вторую, а когда вернулся, пороховой угар в комнате уже разволокло на тонкие нити. Ольга лежала поперек кровати, платье ее намокало от крови, она безжизненно и медленно сползала вниз головою на пол, при этом продолжая еще шептать:
    — Это я.., одна лишь я виновата. Бедный ты…
    — Нет! — закричал Бестужев, разрыдавшись над нею.
    Он совсем забыл, что сегодня ночью, проснувшись от криков, взвел курок и сунул пистолет под подушку. Оружие лежало между стенкою и подушкой; Ольга нечаянно тронула его — и пуля вошла в нее! Со второго этажа спустился штабс-капитан Жуков:
    — Самовар готов. А чего здесь стреляли?
    — Сашка не виноват, — сказала Ольга, зажимая ладонью рану, и пальцы ее казались покрытыми ярко-вишневым лаком.
    Жуков остолбенел от увиденного.
    — Беги к Шнитникову, — попросил его Бестужев. — Расскажи ему все, что видел…
    Врачи не могли спасти девушку. Ольга умирала в жестоких страданиях, но до самого последнего мгновения (уже в бреду) благородная подруга декабриста повторяла только одно:
    — Бестужев не виноват.., резвилась я, глупая. И не знала, что пистолет… Сашка любил меня, а я любила моего Сашку…
    Казалось бы, все ясно: роковая случайность. Шнитников, выслушав следователей, посчитал дело законченным. Но не так думал командир батальона Васильев.
    — Он и на помазанников божиих руку поднимал, — говорил Васильев, намекая на участие Бестужева в восстании декабристов. — Так что ему стоит шлепнуть из пистоля какую-то безродную девку?
    Началось второе — придирчивое — расследование.
    — Зачем вы держали заряженный пистолет наготове?
    — А как же иначе! — отвечал Бестужев. — На днях в соседнем доме изрубили целое семейство, в доме напротив зарезали женщин, под моими окнами не раз находили убитых… Я не страшусь погибнуть в бою, но мне противна сама мысль, что я могу быть зарезан презренным вором. Потому и держал пистолет под подушкой!
    Ольга перед кончиной столь часто повторяла о невиновности Бестужева, что это дошло и до Тифлиса, откуда Паскевич устроил нагоняй Васильеву, а дело велел «предать воле божией». Но Георгиевского креста декабрист, конечно, не получил.
    — Теперь и не надо! — сказал он Шнитникову, а перед Таисией Максимовной не раз плакал:
    — Себя мне уже давно не жаль, но я век буду мучиться, что погибла юная жизнь…
    Отныне уже никто не видел его смеющимся. Он часто говорил о смерти, которая уберет его с земли как солдата и оставит жить на земле как писателя. Александр Александрович начал сооружать над морем памятник. Сохранилась фотография могилы Оленьки, сделанная в начале нашего столетия. Надгробие представляло собой массивную колонну из дикого камня. Со стороны запада на обелиске была изображена роза без шипов, пронзаемая зигзагом молнии (намек на выстрел! ), а под розою одно лишь слово: «Судьбам. Трехгранную призму, на которой высечены слова эпитафии Дюма, свергла наземь чья-то злобная рука…