Битва железных канцлеров

Битва железных канцлеров
    Материал для сайта http://valentin-pikul.ru/istoricheskie-romani/bitva-zheleznykh-kantslerov/

    В романе Битва железных канцлеров отражена картина сложных дипломатических отношений России в период острейших европейских политических кризисов 50 – 70-х годов XIX века. Роман определяется писателем как «сугубо» политический: «Без прикрас. Без вымысла. Без лирики. Роман из истории отечественной дипломатии». Русскому дипломату Горчакову в качестве достойного антипода противостоит немецкий рейхсканцлер Отто Бисмарк.

    Валентин Пикуль стал признанным мастером исторического романа. Его произведения увлекают читателей реальными историческими событиями, где герои автора живут, любят, противостоят трудностям и несправедливости. Битва железных канцлеров погружает нас в хитросплетения дипломатических игр середины XIX века. В сложнейшие многоходовые партии, ювелирно просчитанные действия, которые составляют полную картину дипломатических битв между Германией и Россией, Пикуль вплел судьбы главных героев. На фоне точно переданных исторических событий в романе Битва железных канцлеров автор повествует об отечественной дипломатии, ее славных страницах. Отто Бисмарку, великому немецкому канцлеру, достойно противостоит русский дипломат Горчаков. С его помощью, как показывает роман Битва железных канцлеров, были заложены основы политическим событиям и отношениям между государствами, которые станут судьбоносными десятки лет спустя.

    Роман Битва железных канцлеров стал одним из лучших литературных исторических произведений писателя. Он заставляет размышлять, анализировать, вызывает гордость и восхищение умом и талантом русских дипломатов.

    Нагло передрали с сайта http://valentin-pikul.ru/istoricheskie-romani/bitva-zheleznykh-kantslerov/

    Отрывок из романа Битва железных канцлеров

    Их было 29 юношей, выбежавших на заре века в большой и чарующий мир, - старик затепливал перед собой 29 свечей, а потом в глубоком раздумье гасил их робкое пламя пальцами, даже не ощущая боли ожогов. Он торжествовал вдали от родины, в пустынном одиночестве: перед ним, дымясь и оплывая воском, тихо догорала последняя свеча - свеча его жизни...
    Светлейший князь Александр Михайлович Горчаков! Он был последним лицеистом пушкинской плеяды. Он стал последним канцлером великой империи...

    Ницца жила на свой лад, весело и сумбурно, и никому не было дела до старика, снимавшего комнаты в бельэтаже дома на бульваре Carabacel. Кто бы догадался, что еще недавно он повелевал политикой могучей державы, к его словам чутко прислушивались кабинеты Берлина и Вены, Парижа и Лондона. А теперь старческие прихоти обслуживали камердинер из итальянцев да сиделка из немок. Поочередно они приносили ему дешевые обеды из траттории Лалля; старец мудро терпел несвежее масло, равнодушно мирился со скудостью итальянского супа. По вечерам его выводили на шумные бульвары, и Горчаков (воплощение старомодной элегантности!) снимал цилиндр перед дамами, улыбаясь им впалым, морщинистым ртом. Он произносил юным красавицам любезности в духе времен де Местра и Талейрана, которые сейчас, на закате XIX века, звучали забавным архаизмом. Как это и бывает со стариками, Горчаков забывал недавнее, но зато великолепно помнил детали минувшего. Заезжие в Ниццу русские считали своим долгом нанести визит канцлеру; они заставали его сидящим на диване в длиннополом халате, с ермолкой на голове; в руках у него, как правило, был очередной выпуск журнала "Русская старина" или "Русский архив".

    - Подумать только, - говорил он, - люди, которых я знал еще детьми, давно стали историей, и я читаю о них.., истории. Я зажился на этом свете. Моя смерть уже не будет событием мира, а лишь новостью для петербургских салонов.
    Его часто спрашивали - правда ли, что он занят работой над мемуарами? В таких случаях Горчаков сердился:
    - Вздор! Всю жизнь я не мог терпеть процесса бумагомарания. Я лишь наговаривал тексты дипломатических бумаг, а секретари записывали.., ноты, циркуляры, преамбулы, протесты.
    - Говорят, вы были другом декабристов?
    - Нелюбовь ко мне Николая Первого тем и объясняется, что, зная о заговоре, я никого не выдал... День восстания еще свеж в памяти. Я приехал в Зимний дворец каретой цугом и с форейтором, как сейчас уже никто не ездит. Единственный я был в очках, что при дворе строго преследовалось, но для ношения очков я имел высочайшее монаршее разрешение. Помню, когда начали стрелять, мимо меня проследовала императрица Александра и от страха нервически дергала головой. А граф Аракчеев сидел в углу с очень злым лицом, на груди его не было ни одного ордена, только портрет Александра Первого, да и тот, если не изменяет память, без бриллиантов...