- Стреляйте в упор! Любая пуля отскочит... Настал 1854 год - открылась война в Крыму, и Обухова назначили начальником Оружейной фабрики в Златоусте. Под мундиром горного офицера скрывалась тонкая кираса - той стали, которая была лучше крупповской, о чем "Горный журнал" и оповестил читателей. Златоуст отливал ядра, мастерил ружья, ковал драгунские палаши, выстругивал кожу для ножен, варил пиво из меда, мял воск для свечей, город славился бесподобными кренделями и пряниками. Дичи в лесах было видимо-невидимо, но почему-то здесь предпочитали на закуску жареных воробьев!
***
Уютно и живописно пристроился Златоуст в изложине между гор, поросших лесом, великолепная запруда сдерживала воды обширного заводского пруда с мостками, где бабы в наклонку полоскали бельишко, купалась детвора, посиневшая от стужи. Жизнь была сытная, но тяжелая, беспросветная. Крепостное право держало рабочего в цехах так же прочно, как и мужика на барщине. Инженеры замыкались в своем, узком кругу, проводя время в бестолковой праздности: картежничали, дурачились. Делать им было нечего! Бюджет завода был колоссальным, а сталь для выделки оружия везли из Англии, отчего Златоуст и поставлял продукцию по очень высоким ценам. Павел Матвеевич догадывался, что в героической обороне Севастополя старая русская артиллерия исполнила торжественный реквием былой славе гладкоствольных бронзовых пушек - дело теперь за сталью...
Со стали и начал! Здесь не место вдаваться в сложные тайны металлургии скажу просто: Обухов, человек старательный, заново освоил научное наследие Аносова, а собственный опыт обогатил в общении со старыми мастерами литейного дела. Магнитного железняка в Златоусте хватало, чугун был хорош сам по себе. В результате многих экспериментов из тиглей выплеснуло в изложницы сразу пять сортов превосходной стали.
Павел Матвеевич - щедрый - сказал мастерам:
- Братцы, три дня гуляй, потом снова за дело... Из свежих поковок выделывали ружейные стволы, и - где там карты? какой пикник? до танцев ли тут? - денно и нощно Обухов пропадал в цехах. Стволы обтачивались тогда вручную, он торопил мастеровых, благо из Петербурга уже выехала комиссия для испытаний, она везла с собой ружья крупповской стали - ради сравнения их со златоустовскими. После неудач в Крымской кампании армия России реформировалась, перевооружалась.
- Догонять надо, - говаривал Павел Матвеевич. Приехала комиссия. Выбрались на полигон.
- Ручаетесь? - спросили Обухова.
- Стреляйте, - отвечал он...
В городе из окошек высовывались древние бабки:
- Не пимши, не емши, а уже палят - и столь шибко! Звуки стрельбы постоянно усиливались: в ружья комиссия закладывала уже два, потом три заряда... Трах, трах, Трах - и на восьми зарядах крупповские ружья разлетались в куски, а златоустовские выдержали четырнадцать зарядов. Рабочие-отстрельщики побросали ружья на мокрую от росы траву, и раскаленные стволы зашипели, как сало на сковородках, медленно остывая.
- Кажись, Круппа-то догнали, - говорили они... Председатель комиссии зарядил ружье большой дозой пороха, а весь ствол напичкал пулями до конца дула, наложил пистон, протянул шнурок от "собачки". Все бойко сиганули по кустам.
- Что вы делаете, господа? - возмутился Обухов.
- Вам же больше чести.., дергай!
Дернули, и раздался взрыв: не в силах выбить все пули, газы разворотили казенник ружья, но сам ствол - обуховская сталь! - остался целехонек. Прослышав о такой небывалой прочности металла, Петербург рассудил за благо выдать Обухову привилегию на изобретение, дать ему заграничную командировку и плюс к жалованью еще 600 рублей ежегодно в награду. Сразу обнаружились завистники, стали трепаться, что Обухов лишь притворяется скромником, а на самом деле у него там, наверху, своя рука в министерстве. Павел Матвеевич успеху был рад и, конечно, от лишних денег не отказывался, но подобные намеки на "кумовство" глубоко и болезненно язвили душу.
- Перестаньте, господа, - сказал он в клубе Златоуста в кругу инженеров. Я хочу одного: избавить свое Отечество, и без того бедное, от монополии Круппа, который продает свои пушки с веса, как телятину на базаре, а с каждого пуда дерет пятьдесят два рублика... Вот и понимайте!
На границе заводского округа, пока на станции меняли ему лошадей, Павел Матвеевич зашел в горницу, просил подать щей и каши с гусиными шкварками Подле него пристроились у нескончаемого штофа два проезжих бергмейстера, и Обухов невольно прислушался к их беседе, в которой произнесли его имя.
- Сам-то он при себе, в баньке на огороде, гениуса содержит. Верные люди правду сказывали: он сталь изобрел, а Обухов секреты у него выманил. Теперь гений желает претензию объявить: мол, это я все сделал! Вот такие дела, брат...
От дверей крикнул станционный смотритель:
- Господину подполковнику Обухову лошади поданы! Хорошо, что так быстро, не пришлось томиться.
- Ваше счастье, что поспешаю, - сказал Обухов сплетникам. - Иначе бы через полицию протокол составил... Я и есть тот непризнанный гениус...
За границей Обухов не задержался - тянуло обратно в Златоуст. Проездом через столицу он подал проект литья стальных пушек для флота и армии. Подлинный фурор при дворе произвело златоустовское ружье, которое Обухов велел, не разогревая, изогнуть в кольцо, как баранку ("...но и после той разрушительной пробы, - гласил лабораторный анализ, - на стволе не было обнаружено и следа пороков"). Было ясно, что Обухову удалось повершить все достижения новейшей металлургии Европы, и Александр II одобрил его проект, ассигновав для фабрики в Златоусте 85 000 рублей - деньги тогда немалые! Окрыленный успехом, Обухов вернулся в Златоуст, где его встретили инженеры и чинодралы с кислыми выражениями на лицах.
- Пузырь, - слышал он за своей спиной. - Да где ему с самим Крупном тягаться... Связался черт с младенцем, но добром, господа, не кончит: как и все пузыри, обязательно лопнет.
Благожелатели (а были у него и такие) оставили нам свидетельство, что Павел Матвеевич не спал ночами, не видел отдыха днями и наконец, в начале 1860 года, у него все было готово. К первой отливке понаехало высокое начальство горного ведомства, в цехах пестрело шитье серебром на мундирах чиновников, блистало золото эполет и аксельбантов персон военных.
- А как идет плавка? - приставали к Обухову.
- К пяти утра сварится.
- А кто проследит за ней ночью?
- Я сам и прослежу, - отвечал Павел Матвеевич.
- Вы же валитесь с ног. Хоть на часок прилягте.
- Спасибо. Но я выдержу. Это моя ночь... Таков он был! Еще до рассвета в цех стали качать из пруда воду - для обливания литейщиков: жар был нестерпим, сталь кипела, как белое молоко с розовой поджаренной пенкой.
- Давай звонок. - велел Обухов. - По местам всем.., к отливке, братцы! Не обожгись , гляди в оба!
Ухватами вытаскивали из печей добела раскаленные тигли, в которых клокотала сталь; зажав их клещами, рабочие бегом несли их к формам и, опорожнив тигли, тут же размашисто отбрасывали в кучи сухого песка, чтобы они там остывали.
- На блоках, подай гнеты! - командовал Обухов. На блоках с высоты опустились тяжкие гнеты, и они безжалостно придавили расплавленное месиво стали в болваночных формах. Начальство, стоя подальше от этого кромешного ада, вдруг начало бурно аплодировать Павлу Матвеевичу, словно певцу, закончившему бесподобную и сложную арию:
- Браво, брависсимо.., браво, браво!
Обухов свистнул, прося пожарных окатить его водою.
- Угощение за мой счет, - объявил он рабочим... Когда торжество закончилось, горный инспектор в генеральском чине облобызал Обухова, спросив его дружески:
- А где тот инженеришке, которого, говорят, вы содержите в баньке за огородом? Не пригласить ли его сюда?..
"Словом, - писал очевидец, - в тысячный раз повторялась старая история, свивающая себе гнездо возле каждой талантливой личности, пробивающейся к славе чересчур смело, настойчиво и энергично..."
